«В советские годы ты жил в такой атмосфере, в таком закрытом советском государстве, просто как в тюрьме… И в Клайпеде это чувствовалось еще острее, чем в Вильнюсе или Каунасе, ведь Клайпеда была границей, границей СССР», — рассказывает в интервью DELFI об ощущениях тех лет известный литовский фотограф Арвидас Стубра, выставка которого открылась в Вильнюсе.
Выставка «Свет повседневности» посвящена Клайпеде 80-ых. Здесь вы увидите привычные приметы того времени – русские надписи в витринах, промышленные пейзажи, посиделки во дворах, пивнушки. И за всем этим стоит бесконечная скука, тоска, то, что дало название целому направлению в литовской фотографии, которое искусствовед Агне Нарушите обозначила, как «эстетика тоски».
«Не пересекающиеся взгляды людей, не дождавшиеся посетителей кафе, пустое небо с едва видимыми пролетающими птицами – это все те же не состоявшиеся события, которые для будущего сохранили фотографии Стубры. Это будущее как раз пришло», — пишет исследователь творчества Стубры Томас Пабединскас.
- Уважаемый Арвидас, Вильнюс советского времени сложно было бы представить без движения хиппи, настоящей новогодней елки, ресторана «Неринга». Без чего, по вашему мнению, невообразима Клайпеда 80-х годов?
© Asmeninio archyvo nuotr.
- Клайпеду того времени сложно представить без порта и гигантских предприятий, которых сегодня уже не осталось. Хотя эти гиганты, конечно, Литве и не нужны. И это, конечно, порт, именно он формировал контингент жителей — в основном это были моряки. Это оказывало влияние и на мероприятия города, из этого сформировался и праздник рыбака и карнавалы, которые походили на нынешний Праздник моря. Тогда каждое предприятие подготавливало чуть ли не отдельный спектакль, а компаний было так много, что получалось массовое представление, парад, настоящий праздник, на который все мы собирались смотреть.
Если ли же говорить о клайпедском Старом городе, то коммунисты когда-то вообще собирались его разрушить, хотели сделать там что-то коммунистическое.… Но его все же сохранили. Вообще в Клайпеде тогда не было университетов, было только Мореходное училище, поэтому Клайпеда в советское время была хулиганским городом. Были там всякие банды, в той же мореходке, где народ дрался с пряжками в руках. Это был большой минус для города.
Но город впоследствии спасло «окультуривание», например, появление примерно в 1978 году клайпедского факультета Вильнюсской консерватории, вливание студентов в город. Появились Парк скульптур и Летняя эстрада, правда, эстрада сейчас чахнет, ведь она была построена для массовых мероприятий, а сейчас таких нет. И в то время уже начали и Старый город потихоньку восстанавливать…
В 80-ые годы Старый город Клайпеды процветал. Там уже собирались художники, люди искусства, у театра был там такой бар, в котором они собирались, и говаривали: «Вот я и вернулся домой». Это значит, вернулся в этот бар. Сейчас там гостиница, и от ауры этого места не осталось и следа…
И вообще сейчас, из-за появления всех этих «Максим», «Акрополей», можно сказать, что Старый город Клайпеды умирает. Хотя в Вильнюсе и Каунасе все как раз наоборот. А Клайпеда – город, вытянутый вдоль береговой линии, это город одной улицы. Едешь по этой улице и тормозишь у «Максимы», нет прежней культуры, вот и молодежь зимой все больше под крышей проводит…
А в советское время у Старого города была своеобразная незабываемая аура, сейчас она тоже есть, но он как-то опустел, и магазинчики тут еле держатся…
- А как можно охарактеризовать общее настроение в Клайпеде 80-ых? Ведь ваш цикл «Свет повседневности» специалисты связывают с «эстетикой тоски»… Было тоскливо?
© Asmeninio archyvo nuotr.
- Понятие «Эстетика тоски» появилось позже, примерно в 1997 году в Вильнюсе, потом это дошло и до Клайпеды, а вот Каунас обошло.
Тогда, в 80-е, об этом никто не знал, но ты жил в такой атмосфере, в таком закрытом советском государстве, просто как в тюрьме… И в Клайпеде это чувствовалось еще острее, чем в Вильнюсе или Каунасе, ведь Клайпеда была границей, границей СССР. К морю можно было подойти только в пляжной зоне, а за городом у Гируляй уже стоял шлагбаум – не проедешь. И ты ощущал влияние этой границы: с одной стороны – море, с другой – ты отрезан.
Например, в Ниду можно было попасть лишь с особым разрешением, наподобие визы. Но путешествие тогда в Ниду на «Ракете» – это была фантастика, не то, что сейчас. Такая скорость, что можешь буквально выпасть в море.
И понятно, что такая жизнь, такая атмосфера, это ничегонеделание оказывали влияние. Кроме того, это были поиски своего стиля в фотографии и автоматически из своих переживаний, ощущений. Фотография за фотографией ты начинал понимать свое направление и то, что ты делаешь. Ко мне такое понимание пришло в 1985 году, и я в таком стиле снимал до «Саюдиса». И, конечно, в этом периоде творчества, ощущался элемент резистенции.
В Вильнюсе в таком стиле фотографировали Бальчитис, Пачесас, Будритис. Натюрморты, интерьеры, какие-то детали, это словно бы репортаж без события, это направление еще и так называли. Словно это второстепенные, ненужные вещи. Все это было нерепрезентативно по советским меркам.
А сейчас уже Томас Побединскас разделил традиционную литовскую фотошколу и направление «эстетика тоски»… «Эстетика тоски» отрицала стиль традиционной литовской школы. Хотя это, конечно, очень условно. Но традиционная школа – это больше фотографии деревни, тема выживания, этнография. И, как правило, те авторы, которые этим занимались, сами были из деревни, они деревню и фотографировали.
Мы же горожане, выросшие в советской городской реальности, деревни в глаза не видели, поэтому мы город, этот асфальт и фотографировали. Это и было нерепрезентативное направление в фотографии, которое, наверное, могло родиться только в советском обществе. На Западе оно вряд ли бы появилось, там другая обстановка. А тут давящая атмосфера, отсутствие стремлений и породило «эстетику тоски». Но это определение появилось уже спустя 20 лет.
- В своих интервью вы не раз подчеркивали, что влияние на вас оказал знаменитый французский фотограф Картье-Брессон, который, кстати, был первым фотожурналистом, который приехал в СССР после смерти Сталина. Он в своем творчестве подчеркивал важность «решающего момента». Как бы вы его для себя обозначили?
Фото Картье-Брессона
- Брессон, конечно, был важной персоной в моей жизни, хотя и нельзя назвать его учителем. В те годы я как-то зашел в одну каунасскую галерею и увидел его работы. И понял, что в нашем творчестве есть общие точки. Вообще со старшими собратьями по цеху нам приходилось воевать и доказывать свою правду. И мы говорили: «А вы видели, ведь и Брессон работал в похожем русле?» – «Ну и что! — отвечали они. – Все равно, ты ерундой занимаешься».
Картье-Брессон был для меня своеобразной точкой отсчета, особенно когда видишь оригиналы его фотографий и ощущаешь родственную близость этому стилю. В его работах чувствуется, что он выбирает какое-то определенное место и его посещает. Один раз приходит, второй, и вот решающий момент. Я не могу сказать, что это какая-то точка надлома, но в этот момент срабатывает все — освещение, какая-то ситуация, человек. Ведь можно без конца фотографировать какие-то стены, но в них ничего как не было, так и не будет. Но в какой-то момент и в каком-то пространстве ты чувствуешь, что все сошлось.
© Asmeninio archyvo nuotr.
У меня есть такая фотография, на которой дети плывут на плоту по речке, они сфотографированы на фоне промышленного пейзажа. Если бы этих детей не было, то получился бы обыкновенный городской пейзаж. А тут получается, что они плывут, и вроде и вышли в открытые воды, вроде как и слились со всем миром, но советский промышленный пейзаж вокруг говорит о том, что пространство все-таки для них закрыто. И тут идет противопоставление этого плота, ощущения света и свободы закрытому вокруг них пространству. Ведь уплыть ты никуда не можешь – тебя схватят, арестуют, а поплавать, поребячиться ты можешь только в таком вот бассейне.
И тут все сошлось. Как и в другой фотографии с бельем, где опорные палки на стене отражаются крестом. И освещение, и это белье, и женщина… А не было бы женщины, не было бы солнца в тот день, не было бы и фотографии.
- Ваша выставка носит довольно ностальгическое название — «Свет повседневности». Вот и последние опросы показывают, что немало число жителей Литвы ощущают ностальгию по советскому времени, как бы вы это объяснили?
© Asmeninio archyvo nuotr.
- Эта моя серия фотографий демонстрирует невозможность осуществления каких-то возможностей, поэтому и название такое, оно отсылает к невозможности, неосуществимости надежд. На моих фотографиях некоторые люди выглядят, как асоциальные, хотя все они социальные. Впрочем, у всех была работа. А теперь ситуация несколько иная. Если у тебя есть возможности, ты можешь их реализовать и неплохо жить. Но если у тебя их нет, то советское общество, которое предлагало стандартные возможности жизни, становится идеалом.
Но все же реальность и в советские годы была устрашающей. Я в подростковые годы сам работал на заводе по производству батареек. Работа была тяжелой и в 6.45 час. уже надо было стоять у конвейера. И весь день так работаешь, строго по распорядку — обед в столовой, а если бегом оттуда обратно, то успеешь и сигаретку затянуть. И это пролетарское настроение особенное. Когда ты проработаешь весь день, то больше ничего уже не хочется, как только выпить. Все это в реальности было очень непросто.
Говорят, что все было дешево. Но ничего дешево не было. Моя одноклассница работала в обувном магазине, и у меня, как говорится, был там блат. Так вот я доставал эти ботинки за 60 рублей, так по нашим меркам – это 600-700 литов! Не знаю, так ли это дешево! То же самое с квартирами. Если ты не хотел всю жизнь в очереди стоять, то ты мог взять так называемый кредит под 11% годовых! А сегодня ты можешь выбирать – престижное жилье брать или нет, в деревне жить или в городе…
Сегодня многие также лучшей жизни ищут за границей. Но сейчас, по-крайней мере, есть возможность уехать за границу. А если ты не используешь эту возможность, то у тебя ее и нет. Вот и все дела.
- Спасибо за беседу.
http://ru.delfi.lt/